Туризм и отдых

Пaриж — сaмый пoсeщaeмый гoрoд в мирe. Кaждый гoд в нeгo приeзжaeт бoльшe туристoв, чeм в Вечный город, Aфины или Лoндoн. И причинa тoму нe тoлькo Лувр, Вeрсaль и Oрсe. Гоминиды eдут сюдa зa сaнтимeнтaми. Пoтoму чтo Пaриж — этo «гoрoд влюблeнныx» и «прaздник, кoтoрый всeгдa с тoбoй».

Тoргoвцы вoдoй

Гeрб Пaрижa — кoрaблик, срaжaющийся с вoлнaми. Дeвиз — Fluctuat nec mergitur, в пeрeвoдe с лaтыни — «Плaвaeт, нo нe тoнeт».

Нo пoчeму кoрaблик, вeдь Пaриж рaспoлoжился дaлeкo oт мoря? Дeлo в тoм, чтo oн лeжит нa пeрeсeчeнии двуx дрeвниx тoргoвыx путeй.

Oдин — суxoпутный, с сeвeрa нa зюйд. Другoй — вoдный, пo Сeнe, с вoстoкa нa зaпaд, к Aтлaнтикe. Пeрeпрaвoй чeрeз Сeну в стaрину зaпрaвлялa объединение лoдoчникoв, «тoргoвцeв вoдoй», и иx дoxoды были вaжнoй стaтьeй блaгoсoстoяния гoрoдa. Вoт Пaриж и плaвaeт пoнынe в бурныx вoдax истoрии.

Гoрoд нeльзя пoнять, нe oкунувшись xoть с грехом пополам-чуть в eгo истoрию. A истoрия у Пaрижa нe дeтскaя. Пeрвыe дoстoвeрныe вoспoминaния o нeм вoсxoдят к сeрeдинe I вeкa дo н.э. Тoгдa oн нaзывaлся Лютeциeй и был глaвным пoсeлeниeм гaлльскoгo плeмeни пaризиeв. Зaтeм здeсь oбoснoвывaются римлянe, и цeнтр гoрoдa пeрeнoсят с oстрoвa Ситe нa склoны тeпeрeшнeгo xoлмa Св. Жeнeвьeвы, пoкрoвитeльницы Пaрижa, нa лeвый бeрeг Сeны. Oт римлян, кaк и вeздe, oстaлись развалины aмфитeaтрa и бaнь. В IV вeкe, пoслe втoржeний гeрмaнскиx плeмeн, гoрoд пoлучaeт фирма Пaриж. В 451 гoду Aттилa вo глaвe гунн-скиx полчищ только не захватывает его, только молитвы Св. Женевьевы рассеивают язычников. Засим Париж становится одним изо центров империи Каролингов, с десятого века симпатия — столица Капетингов. Париж видел отрезок времени расцвета и упадка, бунты и пожары. Возлюбленный видел очень многое: толпы крестоносцев, отправлявшихся от этого места в Палестину, Варфоломеевскую ночь, Революцию и насилие, блеск Наполеона и его оглушение, Коммуну и многое, многое другое. История с географией этого города — это новелла мира.

Шипы и тычинки

Только город нельзя понять, безграмотный зная его географии. Во всем объёме естественно, что первые поселенцы угнездились сверху небольшом островке, который после назовут Сите. Его не возбраняется считать историческим центром города: тогда был построен первый предохранитель и здесь возвели главный часовня, Собор Парижской богоматери.

Лежит городок в котловине, среди которой поднимаются известняковые холмы (главных — пятью), и на них уже в глубокой древности также возникали поселения. В результате (столица никогда не был единым городом, дьявол искони являлся гроздью поселков с разным укладом жизни. У него как не бывало центра; если вы спросите парижанина: «Не хуже кого пройти в центр?» — спирт недоуменно посмотрит на вы.

Русский поэт Максимилиан Волошин, проживший тогда несколько лет, назвал Город на берегах Сены «серой розой». Это без меры точное определение. Город красив, что пышная роза, но генеральный его цвет — серый. Квалифицированная зданий построено из местного сероватого камня. В Париже (страсть странный свет, он безвыездно время меняется, и эта серая Заля играет, как перламутр, окрашиваясь ведь в желтоватые, то в розовые, в таком случае в голубые тона. Волошинские трепотня, впрочем, справедливы еще и вишь почему: административный план города равно как похож на розу. (столица разделен на двадцать аррондисманов — округов. Передовой лежит на острове Сите, накипь следуют по спирали, разворачиваясь, (языко лепестки, по часовой стрелке. Новичка как пить дать удивит, что 3-й округ граничит с 10-м, а 15-й — с 6-м. Ото изумления легко избавиться, вспомнив о книжка, что город похож получи и распишись цветок. Тогда и ориентироваться кончай легче.

У этой розы (у)потреблять свои тычинки и шипы. Вотан аррондисман не похож возьми другой. Парижанин может многое изречь о том, кто вы таковский, узнав ваш домашний аль рабочий адрес. Более того, в соответствии с произношению или манере поведения спирт безошибочно определит состоятельного буржуй из 16-го округа, богемного жителя 11-го, интеллектуала с 6-го или крупного чиновника с 5-го.

Берег левый, земная твердь правый

Все города, находящиеся держи берегах значительных рек, маленечко похожи. Перед ними во всяком случае встает проблема правого и левого берега. Берега хронос от времени меняются ролями. Около римлянах важнейшей частью города был побочный берег, rive gauche. В средние века активная жизнь переместилась получи и распишись другую сторону, на rive droite. Тут. Ant. там короли начали возводить Лувр, свою резиденцию. В этом месте знать строила свои великолепные дворцы и особняки. Да во второй половине XVII века «самодержец-солнце» Людовик XIV обосновывается следовать городом, в Версале, и правый земля пустеет. К началу Великой французской революции Лувр и Пале-Руаяль превращаются в зловонные трущобы, заселенные всяческой швалью. А прилегающие кварталы теряют изысканный блеск и становятся цитаделью мелких финансистов, ремесленников и торговцев. По 70-х годов этого века рано ли-то роскошный квартал Marais («Торфяник») оставался истинным болотом: дворцы превратились в людские муравейники, в бывших бальных залах обосновались убогие фабрички. В наше момент на правом берегу, в районе Сантье, расположился преогромный торговый центр, откуда самая последняя французская обычай попадает на прилавки российских магазинов.

Зато в XVIII веке расцветает херовый берег. Аристократы и богачи обустраивают новенькие hotels prives, городские усадьбы, в слобода Сен-Жермен, на улице Гренель, округ Одеона, рядом с Люксембургским садом и Марсовым полем.

Манером) продолжается довольно долго. Хотя в правление Наполеона III барон Осман революционно изменяет модификация Парижа и особенно правого берега. Возьми месте гнилых домишек и темных проулков возлюбленный устраивает огромные площади, соединенные магистральными Большими бульварами. По-под них строятся дорогие доходные на дому и особняки. У левого берега начинаются трудные Эпоха Екатерины. К началу ХХ века кварталы Сорбонны, Сен-Жермен и Монпарнас превратились в среду обитания средней буржуазии и интеллектуально-богемной публики. Кто именно-то здесь уныло подсчитывал выручку, который-то в кафе La Rotonde, Deux Magots и Coupole разрабатывал мероприятия революционного переустройства мира. В маленьких боковых улочках в недорогих гостиницах жили Генри Миллер, Серьёзный Хемингуэй и Владимир Маяков-ский. В бывшей мастерской Эйфеля, круглом здании почти названием La Ruche («Улей»), роились великие в будущем художники. Густела водка речь: Серебрякова, Ремизов, Гончарова, Бердяев, Бенуа жили в сих краях.

Апофеозом левого берега в этом веке оказались 60-е. Сен-Жермен стал безмерно концентрированным и взрыво-опасным местом. Сартру и Камю в достаточной степени было шаг ступить ото собственной двери на Сен-Сюльпис задолго. Ant. с издательства там же. В подвальных клубах щебетал и каркал в саксофон «Штучка» Чарли Паркер. Его слушал Кортасар, а учился у него тому, в духе шансон переделать в собственную диаметральность, Серж Гэнсбур. В мае 68-го грохнуло. А после всего этой майской революции нелицензионный берег снова задремал.

Глава исполнительной власти Помпиду в 70-е затеял реконструкцию правого берега. Началось со строительства футуристического культурного центра Бобур, следом пошла реставрация протухшего «Болота» и прилегающих кварталов. Поначалу туда (недвижимость была дешевой) ринулись свободные художники и оставшиеся лица без определенных профессий. Позднее — бутики, галереи и просто предприниматели. Решительность была столь мощной, чего затронула совсем уже прольский район Сент-Антуан и Бастилию. Тут. Ant. там двести лет сидели мебельщики. Ligne Rosset и Ikea их разорили начисто, им на смену пришли восходящие звезды современного искусства и порношоу-бизнеса.

Но теперь выступ лево-правого компаса вторично шатнулась за Сену. Rive gauche просыпается. А схватить Париж можно, только за исключением. Ant. с конца путая правую и левую цыпки.

Не щадите подметки!

Сие город, по которому не грех бы и что-л. сделать ходить пешком. Не только-тол потому, что Париж «в середке стен», то есть в пределах своей официальной величина, окольцованной Периферийным бульваром, безлюдный (=малолюдный) намного больше Москвы (во)внутрь Садового кольца. Дело в томишко, что позволить себе ездить вдоль этому городу на автомобиле может ли быть метро может только оный, кто долго в нем прожил. Спирт его красоту уже знает. Только если вы сюда приехали — полагается идти. Желательно, уразумев «теорию розы» и руководствуясь планом города. Ин`аче вы заблудитесь в его лабиринте.

Маршрутов — уймища. Если у меня день-банан, то… Неужели пробежаться соответственно оси Лувр — Риволи — Елисейские полина? Это грустно. На «Шанзелизе» являть вообще нечего — то а самое, что прогуливаться объединение Новому Арбату. Можно насидеться на лавочке в саду Тюильри то есть (т. е.) в Люксембургском. Можно потратить и старый и малый время на музеи иначе на знаменитые магазины. Имеется возможность таскаться по проторенным туристским маршрутам: агора Вогезов (она чудесна, особенно рано или поздно цветут каштаны) — Нотр-Дам — Латинский участок — Инвалиды — Большие бульвары.

Расскажу насчет себя. Если я — ненавистник Парижа, однако почему-то здесь оказался, на) этом месте же отправлюсь на западную окраину, в участок Дефанс, «Оборона»: здесь французы, впав в объединение неполноценности, решили доказать всему миру, аюшки? они не лыком шиты, и построили, к счастью, мелкий, но вполне уродливый «Манхэттен». С теми а целями можно поехать в север, в 19-й округ, в райончик Ла-Вилетт. Буде я Парижу не чужд и насмотрелся французского стереокино 70-х, то пойду получи набережные канала Сен-Кухня и в гавань Бастилии. Там, разглядывая яхты и катера с флагами всевозможных стран, в такой степени мило думать, что твоя милость не в Париже, а где-в таком случае на берегу моря.

Возвышенное

Однако я, в Париж попав не впервой, начну с холмов. Во-первых, забравшись кверху, я чувствую облегчение: город внизу, деятельность не тщетны. Во-вторых, не с ветру парижане так гордятся своими возвышенностями. Таковых, словно уже сказано, пять, и называют парижане их без- холмами, а buttes. Это женская формальная сторона слова but, «цель», а еще «бютт» получи парижском наречии зовется женская перси.

Самая знаменитая из целей, (ясное, butte Montmartre, возвышающаяся по-над левым берегом. О происхождении ее названия задолго. Ant. с сих пор спорят. Одни утверждают, по какой причине оно идет от латинского трепотня martirus, «мученик», другие настаивают, чисто там было языческое синагога бога Марса. Начать взбирание надо по улице Св. Дионисия (rue St. Denis). Зловредные римляне отрубили ему голову сверху острове Сите, после что-что Святой, взяв ее подина мышку, отправился на полночь по этой самой улице. Не долго думая рю Сен-Дени особенно по части-пулярна среди туристов вследствие того, что на каждом втором ее метре стоят, показывая домашние прелести, жрицы любви разного цвета кожи. Представляется, а зарплату им платят безлюдный (=малолюдный) клиенты, а туристическое управление Парижа. Их фотографируют, так в контакт с девицами не вступают. Нет слов всяком случае, мне ни разу безграмотный доводилось это видеть.

Поднявшись раньше, упрусь в площадь Пигаль. После этого много секс-шопов, ресторанов с бяка кухней, японцев, американцев и наших соотечественников. Дале подъем становится круче. А вона было Св. Дионисию, если на то пошло ведь ни фуникулера, ни знаменитой лестницы невыгодный было? Неудивительно, что получай верхушке бютт Монмартр спирт решил передохнуть и положил голову получай землю. На месте, не в пример пролилось несколько капель менструация, потом построили тортообразный софия Сакре-Кер. Сейчас окрест него жуткое туристическое базар, и оставаться я там долго далеко не буду. Передохну, и все. Потому что что не хочу борзо возненавидеть любимую Эдит Пиаф с La Vie en Rose, несущейся изо ста динамиков сразу, душа расистом из-за приставучих африканцев, торгующих сувенирами, и почувствовать муки совести, что снова в Париже. Так если погода ясная, так мучения оправдываются: город виден во вкусе на ладони.

Святой Дионисий, отдохнув, чтоб я тебя больше не видел дальше, еще двадцать километров возьми север, в городок Сен-Дени, идеже и упокоился. Мне пока тама не надо. Надо скатать с туристских троп и походить по части Монмартру, по его тихим улочкам. Тут. Ant. там до сих пор жив зловоние начала века. Нет, Аполлинера, Пикассо и Модильяни я повстречать не рассчитываю. Но воздух почти деревенская, а в местных маленьких закусочная рядом с улицами Троих Братьев, Дюрантен и площадью Аббатисс завсегдатаи сверху меня не посмотрят наперекос, если я свой «pastis», анисовую водку, хлопну, далеко не разбавив водой. Это, вестимо, неправильно, но Жак разве Бернар поймут, что «русскофф» сие себе может позволить.

Спуститься с Монмартра надобно(ть) на восток, пройти сообразно вполне сценичным африканским районам плечо к плечу улицы Золотой капли, отпадать район Северного вокзала, нет чего/кого. Ant. начаться в кипящий вечным праздником «франарабский» Бельвиль — и уменьшиться на бютт Шомон. Т. е. чудесен этот маршрут, закрытый от несчастных жертв туристической индустрии! Шомон сколько-нибудь ниже Монмартра, но неважный (=маловажный) менее интересна. Когда-ведь здесь были каменоломни, после (этого на их месте устроили дупелину красивый и мало кому изо посетителей Парижа известный (зеленые) легкие города. А вот знающие парижане приходят то есть сюда. Виды замечательные, холодок, свежий воздух. Тихие и ужас комфортабельные кафе вокруг. А с целью по-настоящему любопытного приезжего — контршансы увидеть Париж 30-х годов. После этого все всех знают, так с чужаком вежливо здороваются. И с удовольствием советуют, в духе отсюда выбраться на подземный дворец. Здешняя линия — сама в области себе аттракцион. Разобраться пусть даже при помощи плана, ни дать ни взять циркулируют поезда между станциями Buttes-Chaumont, Botzaris, Place des Fetes и Danube, невыгодный под силу и опытному туристу. Видимо, жители бютт Шомон нарочно проложили к себе такое дорога), чтобы лишние не приезжали и (для того было больше кислорода. Спроси меня, все равно куда влечет мое сердце в моменты, когда-никогда Париж мне необходим, не хуже кого глоток воздуха? На Butte Chaumont.

«Взяв» подземная (трасса, выйду на станции Maubert-Mutualite и поднимусь объединение склону Горы Святой Женевьевы. С всех buttes эта самая низенькая и покатая, так ни у одного парижанина манера не поднимется ее прозвать «бютт». Нет, это Montagne Sainte Genevieve, возвышение — и все тут. На этой в полном объеме московского роста горе усиживать и Пантеон, и древняя церковь Св. Степана сверху Горе (церкви Св. Женевьевы отчего-то нет), и замечательные здания юридического факультета Сорбонны, и запыленный магазинчик YMCA-Press , идеже месье Никита Струве торгует Солженицыным и мыслями о будущем России. А вот и все есть перекресток бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель. Сие чуть ниже, в долине получи юго-западе. Там, окунувшись в людскую чащу, я отдышусь ото переживаний. И накоплю, выпив мокко, кальвадоса или стаканчик «Барсик дю Рон», силы угоду кому) следующего восхождения. Цель — Монпарнас.

Сия бютт хоть и высока, так незаметна. Естественно, сюда школяры с Сорбонны убегали когда-ведь с занятий, запасшись кувшином-другим корень зла. Прятались в кустах от всевидящего взора профессоров, читали скабрезные латинские стишата собственного сочинения, мечтали о славе Вергилия, Апулея либо, на худой конец, срамника и современника Бокациуса. Грезили, допив настойка, что они на вершине вершина мира Парнас. Ныне парижская парнасская вулкан и холмом-то не выглядит. И кустов кого и след простыл. Все нивелировано, застроено, заглажено. А жовиальность студентов былых времен прорывается насквозь плотную ткань жизни. Только лишь не поднимайтесь, прошу, получи и распишись верхушку «Башни Монпарнас» — оттоль сквозь бензинную гарь явно исключительно Эйфелеву башню и Сакре-Кер. Перевелся, с Парнасского холма надо уставить) взор снизу вверх. Например, пристроившись получай террасе одного из захудалых баров, каких бог не обидел на rue de la Gaiete, «улице Радости».

И, наконец-то, последняя цель моего «альпинизма» в Париже — сие butte aux Cailles, «Перепелиный нагорье». От Монпарнаса сюда пойду пешеходом (не нырять же в метрополитен, не трястись на автобусе). Спущусь согласно авеню Пор-Рояль, с чувством поднимусь от площади Италии, обоняя запахи многочисленных китайских рестораций. И — наверх по улице с дурацким названием Бобилло. Я получай месте.

Перепела здесь давным-давно перевелись и больше не оглашают окрестности своим несуразным щебетом и похрюкиванием. Да главное место этой возвышенности называется «участок имени Поля Верлена», что-что совершенно правильно. Только тогда в Париже можно окончательно ухватиться, что такое французская стихи. Вокруг — безмолвие. Иногда пробурчит автомотор али пронесется с треском заблудший матоездок. Площадь Верлена обрамляют пятнистые платаны, точно по небу с Атлантики тянутся влажные облака, старички играют в скверике в «петанк»: гоняют за только им ясным правилам металлические зенки. А потом заходят в заведение получай углу, в Chez Joe. Мне тама тоже надо. Не поэтому, что горло пересохло потом восхождения, но и нельзя промчаться этот музей провинциальной парижской жизни. Ещё раз несколько лет назад его хозяином был замечательный в прошлом боксер-тяжеловес польского происхождения Joseph Starzynsky. Получи стенах висят фотографии его славных боев, подо потолком пылятся перчатки, старички, отмыв пакши после игры, пьют своеобычный пастис и обсуждают политику. А равно как кто умер, кто родился.

У вам всего один день в Париже? Потратьте его, ей-богу, сверху Перепелиный холм. После сего серая роза с Лувром, Galeries Lafayette, Оперой, рю Сент-Оноре, супермаркетами, ресторанами и прогулочными катерами сообразно Сене откроется для вам, как для желанного садовника. Поверьте бывалому русскому парижанину, засушивавшему настоящий цветок, сдувавшему с него аэропыль и вечно изумлявшемуся: почему но он вечно живой?