Туризм и отдых

Виртуaльный слoн

Мoe «xoчу в Пaриж» с гoдaми стaлo пoстeпeннo блeкнуть и скукoживaться. A в свoe врeмя тудa xoтeлoсь пoпaсть тaк, разве прoстo дo зaмирaния сeрдцa… Пoчти кaк гeрoю изо oднoимeннoгo рaсскaзa М. Вeллeрa. Пaриж прeдстaвлялся крaeм зeмли: прeкрaснee (человеческое ничeгo нe сoздaли, дaльшe искaть нeчeгo. Oн был мeчтoй, кoтoрaя хрен с ним кoгдa-нибудь, нo oбязaтeльнo в мoeй жизни дoлжнa oсущeствиться, вoплoтившись в изыскaннoй aрxитeктурe, вoркoвaнии фрaнцузскoгo языкa вoкруг, элeгaнтнo oдeтыx стрoйныx мaдaм и мeсьe с живыми глaзaми, aрoмaтax дуxoв и цвeтoв, пoцeлуяx нa кaждoм углу, кaртинax уличныx xудoжникoв, тeняx вeликиx русскиx эмигрaнтoв, мeлoдияx шaрмaнoк и aккoрдeoнoв, пeсняx бeзымянныx уличныx aзнaвурoв-aдaмo. Да ну? лaднo, пусть в этoй мeчтe изрeдкa встрeчaются кадр(ы) с грубыми нaрoдными чeртaми, пoxoжиe нa Жaнa Гaбeнa разве пузaтoгo Дeпaрдьe, рaз oт ниx всe рaвнo пaxнeт xoрoшим пaрфюмoм и свитeрa у ниx, кaк не менее, из Гaлeри Лaфaйeт. И дaжe хоть случaйный клoшaр будeт, исполнение) кoнтрaстa и мeстнoгo кoлoритa.

Пo Пaрижу ты да я мнoгo гуляли, кoгдa я училaсь в шкoлe. Пo кaртe. Прaвый бeрeг (дeлoвoй) — лeвый бeрeг (рaбoчий и бoгeмный) — Сaкрe Кёр — Пaнтeoн — ля Ситэ… Oн был oднoй с oбязaтeльныx экзaмeнaциoнныx тeм пo фрaнцузскoму языку, и, eсли гoвoрить oб инoстрaнныx языкax (и нa ниx), ничeгo «вкуснee» le français я вo рту нe дeржaлa. Нo пoтoм этoт диалект зaсox вмeстe сo мнoгими oстaльными нeвoстрeбoвaнными знaниями. Oстaлись в пaмяти тoлькo кaкиe-тo oтдeльныe слoвa, вырaжeния, дeтскиe пeсeнки и стрoчки стиxoтвoрeния Гюгo: «Des toits frêles, Cent tourelles, Clochers grêles, C\’est Paris!… «. Пeрeвoдa нeкoтoрыx с этиx слoв я тoжe ужe нe пoмню, нo прoизнoсить тaкoe и прo сeбя, и вслуx — нaслaждeниe. Кaк кoнфeту трюфeль сжeвaть.

В нaши шкoльныe 70-e нeкoтoрыe мoи oднoклaссники, дeти МИДoвцeв и журнaлистoв-мeждунaрoдникoв, привoзили изо Пaрижa крaсивeйшиe пeнaлы, ручки, зaкoлки к вoлoс, a издaнныe там книжки пахли приближенно сладко-медвяно и картинки в них были таких невиданных у нас чистейших и ярких цветов, почему ни носа, ни фонари не отвести. Уже погодя годы те, кто тама ездили, мне рассказывали, в чем дело? в городе полно бедных «понаехавших», они роются в дешевом магазине Tati в коробках со шмотками, идеже есть и пристойные вещи ради копейки, но полно вшей. Ну-ка, — думала я, — неведомо зачем можно же, гуляя после городу, обходить Tati окольным путем и заходить совсем в другие магазины, истощено) их, что ли! А в Лувр такие «понаехавшие», видно, вообще не ходят.

Возле всем этом я пребывала в глубокой убежденности, точно в Париж просто так собирать на недельку нельзя, ни в одиночку, ни с подружкой, ни, тем паче, с тургруппой (этот вариант суммарно страшно представить!), а должна в жизни зародиться какая-то ТАКАЯ расположение, чтобы она соответствовала духу волшебного города. (для того туда прилететь, да что-то около и продолжать парить целую неделю по-над булыжником тротуаров и мостовых, держась вслед руки, целуясь на каждом углу, растворяясь в этом городе, а в душе бы пел азнавур-адамо. Да и то подобные жизненные ситуации пожалуй не накладывались на Мекка) (мировой) моды в силу разных обстоятельств али недостаточно ему соответствовали «высотой полета», а одна едва уже было сама притянулась следовать уши, но уши оторвались, и, должно) (думать, оно и к лучшему, что если на то пошло не сложилось поехать. В награда от веллеровского героя, ми не хотелось туда вот хоть чучелом, хоть тушкой. И что-то забила я на сей заветный город — «Мекка) (мировой) моды, где рождаются мода и пахучки. Мыло «Камей классик»». Расхотела тама хотеть, желание перегорело.

Хотя меня элементарно взяли получи и распишись понт. Явилась в гости влазелиха и задала эдакий иезуитский дело: «Твой день рождения надвигается, твоя милость что в этот день собираешься образовывать? Предпочитаешь пахать на работе, затем чтобы шеф тебя, как обыденно, плющил в свое удовольствие, alias же сидеть в парижском ресторанчике в компании прекрасной меня с бокалом французского корень зла?» Я, конечно, вытаращила глаза с неожиданности подобной дилеммы. Так мучительный выбор был сделан. Тем сильнее что дочь взяла сверху себя всю организацию нашего совместного предприятия и даже если частично оплатила мне пансионат в качестве подарка. Она но потом стала моим гидом, поелику что за свои предыдущие двум поездки уже успела Мекка) (мировой) моды неплохо изучить, а иногда — переводчиком, вследствие того что что ее французский, в разнообразие от моего, свеж, во вкусе бутон распускающегося флер д\’оранжа. Ну да она и сама ничего, совершенно бутон, и вообще мне с ней мелодично и интересно. Короче, маме — бакшиш, ребенку — практика.

И, раз такое функция, пришлось опять начать располагать. Это было непросто — выложить из-под спуда едва (ли) не погибшее желание. Мечта, отряхнувшись с нафталина, захлопала помятыми крыльями, и я попыталась сначала представить Париж и себя в нем. Некто был все еще прекрасен в розоватой дымке и говорил: «Возьми! Может, в другой раз никак не дадут!» Затем я явственно ощутила, как будто сейчас все, наконец, произойдет, а вслед за этим очень быстро кончится. И подобно как тогда? А то, что еще заранее и абсолютно четко оформилось в стишке-предчувствии: «Алюминиевая) птица все ниже, ниже, вона Москвы паучья сеть. Возвращаюсь изо Парижа. Больше нечего думать». С этой оптимистичной мыслью я обреченно вылетела изо «Шереметьева» в сторону аэропорта «Руасси-Шарль -де Голль».

Реальная часть № 1 слона, за спиной

Я ждала, что там весь век будет, как в кино. И одновременно попала в любимый фильм «Амели»: наша сестра решили сфотографироваться на проездные про метро на Северном вокзале, хотя фотоавтомат, точно в соответствии со сценарием, без- работал. Он стоял в месте, (и) еще как похожем на то, идеже в кино разворачивалось действие, всего лишь с одной разницей: обрывки фотографий по-под ним не валялись. Сверху этом эпизод из «Амели» и завершился, успев заверить меня в жизненности французского синематографа. Следующий автомат, за углом, оказался больно мил, он говорил за-французски и дал три попытки, затем) чтоб(ы) мы выбрали наименее опасный вариант своих фотомордий. У нас такие будки общепринято немые, их караулит живая говорящая тетенька, замученная жизнью, которая непосредственно дает указания и берет оплату. На этом месте же нам доверяли, во вкусе большим.

Затем было подземка. Запах хлорки, кафельные лабиринты переходов, напоминающие изысканностью дизайна публичный туалет, непонятная, очень разношерстная люди в вагоне и многочисленные крутые и длинные лестницы, ровно по которым пришлось то извинять, то поднимать наш катастрофический чемодан, «благодаря» за сие каждую ступеньку. Как редкостный подарок судьбы на пути пару как-то возникал эскалатор. Мой контроверза о парижских инвалидах, стариках и детях, которым все ж таки тоже бывает нужно много-то ехать под землей, безвыгодный находил ответа. С удивлением пришлось признать, фигли за «уважаемых москвичей и гостей столицы» у нас в метрополитен можно в основном порадоваться.

На высоте были Большие бульвары и прилегающие к ним улочки, числом которым мы двинулись в направлении отеля. Пляшущий чемодан, то и дело норовивший крутануться кругом собственной ручки, мешал смотреть по сторонам — надо было просматривать путь-дорога перед собой, чтобы далеко не наехать на чьи-нибудь колодки или не задеть компактно припаркованные у бордюра машины и мотороллеры. Зато представлялась достижимость досконально изучить очень черным-черен и гладкий, будто резиновый улиц) (а вовсе не исторический булыжник, как бы ожидалось!), усыпанный какими-ведь бумажками, обрывками журналов, окурками и кой-где покрытый следами собачьей жизнедеятельности. Донча утешала тем, что отправление собак города Тулузы неизмеримо выше (она успела и потом изучить этот вопрос). Мусорщики в желто-зеленой униформе и с метлами, сделанными с пластиковых зеленых веток, говорить на ветер пытались с этим всем изобилием соперничать, выбрасывая мусор из зеленых контейнеров в баксы же маленькие уборочные машинки. Доня сказала, что нам до этого времени повезло, они часто бастуют. Только что же творится нате улицах тогда?..

Лицом к бульварам Бревно Нувель и Сен-Дени (ни тенистых аллей посередине, ни ажурных оград, простой средней ширины улицы) стояли получи и распишись некотором расстоянии друг ото друга две триумфальные арки-(двой~, украшенные лепными фигурами и каким-в таком случае пафосным текстом — предвестники встречи с теми, главными арками города. Присутствие виде их сердце поэтому-то не ёкнуло. Верно и вообще романтическое ощущение с встречи с Парижем не появлялось, невзирая на то, что как про этот район искренне пел Джо Дассен: в приблизительном переводе — «я люблю брести по Большим Бульварам, далее можно увидеть столько всякого-разного».

Бросив принадлежности в нашем ничем не примечательном отельчике, наша сестра отправились знакомить меня с городом подалее. Дома вокруг были почти что все одинаковые, слипшиеся боками в длинные бежевато-палевые круг, с темными вертикалями ставень. Бесконечные черным-черно-серые черепичные мансарды, периодически растущие одна над остальной, даже на фоне ясного неба вызывали мысли о явном социальном неравенстве. По-под фасадов домов по одиночке возможно ли галереей тянулись подоконные чугунные балкончики, такие узкие, чисто в них с трудом иногда помещался цветочный кринка. Я всегда представляла себе, а под каждым окном Парижа, веселя шнифты, кудрявятся разноцветные цветочки, будто весь город в цветах. Для деле же парижане оказались совсем не такими фанатами прикрасы своих подоконных пространств. Пока еще ниже были натянуты тенты-«маркизы» бесчисленных ресторанчиков и кафе-бар. В их тени стояли столики, спустя некоторое время сидели люди на соломенных стульчиках, ели, пили, и мало-: неграмотный разобрать было, парижане они то есть (т. е.) туристы. Для одних туристов их было неумеренно много: похоже, они в такой мере сидели всегда, вдоль всех Больших бульваров, по-под всех улиц города — вдоль и поперек, куда моего взгляда хватало.

Насупротив, естественно, шла публика. Сейчас, уже не отвлекаясь получай чемодан, можно было ее поразглядывать. Я в корне была готова увидеть парочку конкретного вида товарищей с пакетами Tati, однако, не прекращаясь, мелькали мало-: неграмотный только арабские, но и китайские лица, покачивали бедрами негритянки в тюрбанах по-под цвет пестрых платьев с расклешенными рукавами, по-видимому вырванные из страниц журнала «Окрест света» или GEO, неспешно торопились до делам мулаты с портфелями и в костюмах, идеже-то проплывала черная интеллигент ортодоксального еврея. Я старательно пыталась уловить среди них французов. «Сие и есть французы!» — возмущенно объяснила ми дочь, большая интернационалистка, которую по отношению ко всему трясет, когда говорят «черножопый», а не «черный», и тут но закатила такую лекцию получай тему политкорректности, что ООН может оттягиваться в полный рост. И добавила, защищая Париж: «Твоя милость еще Нью-Йорка приставки не- видела!». Она видела. А я — что же, да нет, я — ради бога, смотри они, живые следствия деколонизации, демократии и гуманизма, безвыездно понятно… Мирное сосуществование, социальное беседа. Но облик толпы Нью-Йорка я наравне раз таким готова была увидеть, однако подобный Вавилон — после этого?.. Все эти ни (чуточки не европейские и сомнительно изысканные фрау и мсье шли неспешной уверенной походкой вдоль улицам Бальзака, Моне, Д\’Артаньяна, Коко Шанель, маркизы -де ля Моль, и они были домашние, местные, парижане.

Да, ми не наврали, Париж, заведомо, оказался столицей мира. Не мудрствуя лукаво не только в том смысле, в котором я сие понимала раньше. И мир оказался паче и разнообразнее.

Часть № 2 слона, придаток

Да, куда ни попробуй, темп здесь был мало-: неграмотный московский. Никто никуда безвыгодный несся и не суетился. Бесконечные кофепития по-под «маркизами» с глазением на прохожих, плавная раскатывание на велосипедах, неторопливо движущиеся аппаратура. И, как мне объяснила испокон (веков живущая в Париже знакомая с России, французу вообще безвыгодный приведи господи на службе натрудиться! Магазины закрывались в семь вечера, а рестораны, за исключением пивняков-брассери, на въезд — в десять.

Приглядываясь к толпе, я вспомнила, по образу кто-то рассказывал, кубыть люди в Париже в среднем пониже ростом, нежели в Москве, и почти нет толстых, даже если сильно упитанных, несмотря получи традиционные шоколад, багет и круассаны. Положим да, так оно и оказалось, всего на все(го) наблюдать этот почти норма в таком количестве было феерично. Француженки же отличались мало-: неграмотный столько красотой лиц (что ли что кожа ухоженная, возле почти полном отсутствии макияжа), насколько гармонией тел. Даже с возрастом у теток задок оставался поджарым и наблюдалась талийка. Короче, вид улицы — безлюдный (=малолюдный) очень высокие люди, одетые скромнее, «спокойнее», чем у нас (за исключением тех, что-нибудь из журнала «Вокруг света» и тех, кому сейчас за пятьдесят), небольшие машинки, велосипеды, мотороллеры и безлюдный (=малолюдный) очень высокие дома, в среднем целом)-то этажей по восемь. Нигде безлюдный (=малолюдный) встречались привычно широкие проспекты, едва всюду движение было односторонним (до самого соседней улицы из-вслед этого можно добираться минут сороковушка, как я порадовалась за себя, точно хожу там пешком!), транспорта мало не покажется меньше, поэтому город звучал ново, приглушенно. Правда, когда автор выходили на какие-нибудь площади, пизда нами, несомненно, была главный) город: об этом напоминали в таком случае сами пространства, их размеры, в таком случае памятники, то знакомые соответственно фотографиям знаменитые здания по всем вероятиям Оперы. Но когда углублялись в извивы улиц, вопреки на лепнину и прочие украшательства разных веков и стилей получи некоторых домах, меня горячо преследовало ощущение провинции. Может -побывать), еще и потому, что круг был заметно чище московского. И вообще-то в городе было много-целый ряд зеленых деревьев.

Что а касается «как в кино», в таком случае общий сюжет никак малограмотный складывался, не составлялся у меня комплексный образ Парижа. Только одна и та а массовка из разного цвета лиц, лабиринты без памяти похожих улиц и памятники, которые — пусть будет так, теперь можно даже тронуть. Разве что изумительного изящества невидимка Эйфелевой башни, женственная и сексуальная, прикрепила град к его месту, окончательно обозначила ми географию. Она, «живая», коричнево-бордовая, оказалась совсем без- кичем, вроде продающихся получи всех углах блестящих башенок-брелков (честь по чести, конечно, «брелоков», но (тутовое мой организм протестует). Я поозиралась получи и распишись Эйфелеву прямо на поддай жару раз пятнадцать. Она, по образу ни странно, не исчезала, и я поняла: другого Парижа пропал, все, приехали! Именно согласно нему мы и ходим ранее четвертый день с утра задолго. Ant. с глубокой ночи, до состояния полного отброса копыт. Да где цельность?..

Со сложившимся у меня по (по грибы) долгие годы виртуальным образом возьми деле возникали сплошные неувязки. Бери Монмартре не было его неотъемлемой части — художников. Идеже, где художники на знаменитой лестнице у Сакре Кёра?! Стократ они исчезли? Я же видела их как там на разных картинках и фотографиях. Шарманок равно как не встретилось ни одной, лишь одинокий неприглядный аккордеонист был ненамеренно обнаружен в каком-то вовсе не живописном месте города, (само собой) разумеется и то он сидел, повернувшись к нам раком. Никто не целовался получи всех углах — в Москве сверху эскалаторах и то чаще увидишь настигнутые страстью парочки. Духами сиречь, на худой конец, мылом «Камей» повсеместно невыгодный пахло. Букинисты сачковали: изо длиннющего ряда их зеленых ящиков, закрепленных для парапете набережной левого берега и запертых возьми замки, было открыто лишь несколько, при этом ни синь пороха не было в этих ящиках, словно могло бы заманить-обольстить или вызвать восторженное «ахти». Булыжник, правда, был бери некоторых улочках, но китайцы, примерно они и говорили иногда в ряду собой по-французски, наверное своим видом мне далеко не помогали представить гордо идущего Портоса, звякающего шпорами. С Гюго в свой черед не очень-то получалось: как в моем воображении возникла Изумруд, как в пылу танца возлюбленная сразу же наткнулась для бамперы припаркованных у Нотр-Дамочка машин и, стукнувшись о другое период, немедленно исчезла. Не было хоть кошек, а я, почему-то, была уверена, будто в Париже по улицам и крышам гуляют изящные кошечки. Может оказываться, такое впечатление я вынесла изо мультика «Пес в сапогах»? В ту пору понятно, почему и собаки были «безграмотный такими», а в основном встречались какие-в таком случае мелкие шавки на поводках.

Так и дело здесь мне подсовывали в принципе не те эпизоды, как из кино про непохожий город. В них неизменно фигурировали бомжи — опустившиеся «ладинос разных народов», они сидели получи и распишись земле с недопитыми бутылками первопричина в самых неожиданных местах улиц. Вечерком этот интернационал укладывался получай ночлег, используя в качестве кровати любые архитектурные углубления, пороги закрытых магазинов, скамейки, кто именно-то спал прямо держи тротуарах — на вентиляционных решетках дорога), некоторые ночевали под мостами в пестрых благотворительных палатках. Их «одевание» находился там же, ровно по запаху заранее можно было назначить, что лежбище где-так совсем рядом. Более приличные бездельники и побирушки клошары в свой черед не украшали пейзаж. Их оказалось что есть мочи больше одного в этом городе, принципиально паче.

Нет, справедливости ради скажу, яко отдельные кадры про «оный самый» Париж изредка демонстрировали. Пример, недалеко от Нотр-Женщина — уличное представление кукольника с деревянными фигурками-бильбоке, лиричное, лещадь музыку, а как же на др? (жанр — мелодрама). Или чисто: плавание на кораблике объединение Сене — «вдоль прекрасных и грязных дворцов, мимо вечных каштанов» (иконография — двухсерийный документальный фильм). А в вторник моего рождения вообще показали мульти. Посетив Диснейленд (я принесла ему в жертву Лувр, и сие оказалось глубоко правильно, благодаря этому что мне удалось получай весь день с наслаждением уйти целиком в детство), вечером мы вернулись в место и, как было задумано, отправились в кухмистерская пить вино. Дочь заране выбрала заведение по путеводителю, да когда мы дошли давно него, со мной сотворилось типичное дежа вю. Пришлось натужить память, и я узнала это простор: именно здесь разворачивался «фрэнчовый» эпизод из пародийного мультфильма «Обворовывание по…». На праздник стороне неширокой улицы возвышались мощные двери Национального шайба Франции. Он, как оказалось, был по правилам срисован нашими авторами фильма с натуры, а ресторанный оказался прототипом того самого, в котором затевалось обчищение банка. Только теперь спирт японский.

Часть № 3 слона, коньки

Ближе к концу недели я подумала, кое-что, наверное, просто слишком без) (счету накопилось за долгую историю Парижа вымышленных и реальных героев, ради всех них одновременно кино увидеть не получится. Без- лезут они на Вотан экран. Как слон, о виде которого спорили слепцы. У всех сих героев разный Париж, и вследствие чего у города разный облик. Заранее, в воображаемой мной прогулке, персонажи отнюдь не мешали друг другу, уступая поди. Но, увы, таким цельным (столица существовал только в моей мечте. Воздушный замок, огромная в течение стольких полет, на поверку оказалась маленькой картонной декорацией, словно у Веллера, только еще и плотно покрытой сахарной пудрой. А в реальном Париже с трудом умещался даже если сегодняшний теплый день — такое-так сентября этого года: кораблик в узких шлюзах получи и распишись веселом и грязном канале Сен-Кухня, настоящее крем-брюле в ресторан под зеленой «маркизой», здоровенный бородач бомж, кинувшийся на меня чуточку ли не с кулаками, другой раз я сфотографировала его у палатки почти Центром Помпиду, немолодая сухонькая учитель на велосипеде в короткой пышной юбочке сверх трико, уверенно пересекающая Риволи, тесно занавешенные окна квартир, по вине которые невозможно подглядеть вечернюю практика парижан… Реальный, титрометрический пазл живого противоречивого города.

По какой причине мне оставалось? Просто распространять. Ant. прекращать ловить на лету и запасать разные маленькие обрывки, в (то они не успевали исчезнуть без след или забыться: те, как будто могла довообразить, и новые, изо жизни, которую вокруг наблюдала. Держи каждом обрывке мысленно надписывала: «Город на берегах Сены», накладывала его на балчуг и прятала себе в голову, возьмите хоть упрямая голова порой протестовала, хоть ты что хочешь не хотела под сим именем принимать некоторых новичков. Эдак и стал вырисовываться мой настоящий фильм с не претендующим ни для что рабочим названием «Мекка) (мировой) моды. Изучение слона по частям». И давно сих пор продолжается мыслительный монтаж эпизодов.

В последние час в Париже мне стало логично, что не хватает вдобавок одного дня. Перед отлетом таким образом не хватать недели. Поживи я позже еще неделю… В общем, после некоторое время надо хорэ смотаться, сгонять, слетать, слетать в этот абсолютно реальный место. Потихоньку я его узнаю и слава богу, приму, прощу ему — забуду, ровно он оказался так вот многом не похож в картонную мечту, и тогда у меня метко получится медленно воспарить надо черно-серыми крышами, вдыхая разливающийся получи и распишись рассвете неповторимый аромат круассанов и шоколадного печенья. Ровно оказалось по возвращении, ми опять есть, чего подумывать!