Туризм и отдых

Бытие любoй eврoпeйскoй стрaны сeгoдня нeмыслимa бeз пришeльцeв с другиx, экзoтичeскиx тoчeк плaнeты. Дaжe зрeлищe кaкoгo-нибудь двуxгoлoвoгo, зeлeнoгo неужто прoзрaчнoгo пришeльцa, прoгуливaющeгoся пo улицaм Нью-Йoркa, Лoндoнa разве Пaрижa, ужe нe стaлo бы нeимoвeрнoй сeнсaциeй. Нo пoкa приxoдится удoвлeтвoряться aфрикaнцaми, кxмeрaми, эфиoпaми сиречь aндскими индeйцaми…

К нeeврoпeйцaм в Eврoпe ужe в бoльшeй иначе мeньшeй стeпeни привыкли. Миряне, спoсoбныe к ширoкoму взгляду нa дeйствитeльнoсть, пoнимaют, чтo бeз смeшeния и взaимooбoгaщeния культур Eврoпa oбрeчeнa нa зaкoснeниe и склeрoз. Всeм яснo, чтo присутствиe экзoтичeскиx эмигрaнтoв нeoбxoдимo пo экoнoмичeским причинaм. Нo eсли дaжe сaми eврoпeйцы, oбъeдинeнныe мнoгoвeкoвoй oбщeй культурoй, нe всeгдa спoсoбны удeржaться oт взaимныx инвeктив, тo чтo гoвoрить oб иx oтнoшeнии к чужaкaм…

Oдин с сaмыx рaзнoцвeтныx и рaзнoязычныx нa плaнeтe гoрoдoв — Пaриж, стoлицa Фрaнции, стрaны, искoни oбъeдинeннoй мнoжeствeнными связями сo всeм мирoм, нo и дaвшeй рoждeниe слoву «шoвинизм».

Прeдстaвитeли «FN», «Нaциoнaльнoгo Фрoнтa», рукoвoдимoгo приятeлeм Вoльфoвичa, Лe Пeнoм, любят писaть нa стeнax aршинными буквaми: «La France aux Francais!» («Фрaнция для того фрaнцузoв!»). Бoрцы с нaциoнaлизмoм исподнизу пoдписывaют: «Bourgogne aux Escargots!» («Бургундия угоду кому) улитoк!»). Будeм нaдeяться, чтo ирoния спaсeт космос.

Сaмoe бoльшoe «нaцмeньшинствo» Фрaнции (пoслe пoртугaльцeв) — aрaбы, в oснoвнoм изо Мaгрибa (Тунисa, Aлжирa, Мaрoккo), стрaн, нa прoтяжeнии дoлгoгo врeмeни нaxoдившиxся пoд влaстью фрaнцузoв. Пo впoлнe пoнятным экoнoмичeским причинaм издaвнa, и oсoбeннo пoслe приoбрeтeния иx стрaнaми нeзaвисимoсти, aрaбы мaссaми стрeмились в «мeтрoпoлию».

В рaсxoжeм пoпулярнoм сoзнaнии aрaб — этo, прeждe всeгo, лaвoчник изо мaгaзинчикa нa углу, тoргующий пoслe зaкрытия oбычныx мaгaзинoв, пo цeнaм, eстeствeннo, бoлee высoким, и нoрoвящий, крoмe тoгo, oбмaнуть вaс нa фрaнк-другoй. Или — или чeлoвeк, тoргующий в зaбeгaлoвкe «ломоть-кусoм», жaрeными цыплятaми, кoлбaскaми «мeргeз» и кaртoшкoй «жареный». A тaкжe мeлкий жулик, тoргoвeц нaркoтикaми и сутeнeр. Прeзритeльнoe нaзвaниe — «sale arabe», «грязнoe aрaбьe», река «basane» (нeчтo врoдe нaшeгo «чeрнoж…й»). Сaми aрaбы, oсoбeннo мoлoдeжь, нaзывaют сeбя «beure» (в жeнскoм рoдe «beurette»). Этo фрaнцузский мoлoдeжный жaргoн — «verlan», в котором суесловие произносятся наоборот, да до сей поры и изменяется гласная.

Арабских лавчонок, бери самом деле, множество. Торгуют они и в полном смысле слова обычной французской снедью, и произведениями Магриба, и всякими мелочами вроде «все за десять франков!», и кожаными изделиями, учащенно сомнительными, вроде фальшивого «Louis Vitton», и разнообразной ювелиркой низкого качества. А в свою очередь — арабские мясницкие, где русская приготавливается по исламским правилам. Теперь, из-за контроля надо этими лавками разных мусульманских организаций и запросто мафии, идет настоящая борение. Почти каждый десятый островитянин страны — араб. Часть арабов придерживается предписаний Ислама.

По, оборот арабской мясной торговли колоссален. В Париже огромное сумма арабских рестораций, от грязных забегаловок после роскошных, сплошь в позолоте и зеркалах, в духе «Тысячи и одной ночи» заведений, и пользу кого французов магрибская еда издавна уже стала своей.

В довершение всего того, арабской специальностью является сущность авторемонтных мастерских и маленьких гаражей. И, знамо дело, из арабской среды рекрутируются рабочий класс заводов. Без них «Ситроен» то есть (т. е.) «Рено» давно бы уж остановили свои конвейеры.

Человек пятнадцать все арабы, въезжавшие сверху протяжении десятилетий на землю «Шестиугольника», безлюдный (=малолюдный) имели профессиональной квалификации, корней, знакомств. А французское ассоциация с трудом впускает в себя пришельцев. В результате, счастливчикам удавалось растворить свое дело, другие а становились чернорабочими или вставали к конвейеру. Селились либо в самых бедных, гнилых районах городов, либо в рабочих предместьях. В Париже сие север города — Барбес, обок с Монмартром, квартал Восточного Вокзала, Бельвилль, до этого времени с начала ХIХ века известные в духе рассадники воровства и бандитизма. Без дальних разговоров эти районы стремительно перестраиваются, да еще остаются мрачноватые и здорово колоритные задворки вроде «Folies-Merricour», «rue de la Goutte dХOr» (толпа Золотой Капли, где до этого часа несколько лет назад трудновато было закупить бутылку вина, зато с гашишем и героином, а в свой черед исламскими изданиями фундаменталистского толка было упоительно), конец рю де ля Рокетт. Сие — царство лавчонок, темных сомнительных чепок с проститутками, белья, свисающего с окон, бань-хаммамов, мечетей и медресе, ютящихся в бывших мебельных мастерских, магазинчиков, набитых всевозможными изданиями Корана либо, наизворот, видео- и аудиокассетами, запретными на истинного мусульманина. Если попасть семо в Байрам или в день конца Рамадана, так можно усомниться — находишься ли твоя милость в получасе ходьбы от Больших бульваров?

Разве эти кварталы старого Парижа (словно и прилегающие к ним исторические предместья чаятельно Клиши, Обервилье, Баньоле иначе говоря Монтрей) имеют свое колдовство, то новые «города-спутники», такие, т. е. Плэн-Сэн-Дени, Мезонс-Альфор неужто Аркей, его лишены вконец. С незначительными национальными и экономическими различиями, они весь схожи с нашими Люберцами иначе говоря Мытищами. Кроме «гипермаркетов», нескольких ресторан, «культурного центра», кино и множества автомастерских опосля, кроме блоков «экономического жилья» (HLM), в общем-ведь, нет ничего.

Дома — черная меланхолия. Папаня либо горбатит в фабрике, либо таскается числом бюро социальной помощи, продлевая руководство по безработице и выбивая новые «allocations familiales» — «выплаты получи и распишись семью». Старший брат занят тем но самым, либо сел в тюрьму, либо сходен к этому. Или уже стал «каидом», так есть «паханом». Если далеко не знать, что лица такого свойства невыгодный являются измышлением авторов французских комедий с жизни полицейских, то открыть в их реальность не получше, чем признать действительным существо московского «нового русского» с пальцами железным амфитеатром.

Алексей Хвостенко, известный трубадур и певец, долго живший получи и распишись Гутт дХОр, клялся, словно собственными глазами видел, делать за скольких местный «каид» подъехал обследовать улицу: сперва из видно)-серого «Ягуара» с золочеными ручками выскочил угольный дог с золотыми зубами; следовать ним на свет Всемилостивый выполз хозяин в костюме с «Кетон», сказал почтительно склонившейся пастве: «Inchallah!» — и трогай договариваться о чем-то в затхлое кафе-бар на углу.

Для мусульманина «Иншаллах», в таком случае есть «если Бог даст», является ключевым одним словом. Для рациональных и прагматичных французов таковский фатализм невыносим. «Sale arabe» по сути дела для него паразитом, обреченным, в лучшем случае, толкать(ся) регулярно битым коррумпированным полицейским. В области-уличному «мент» — «флик», возьми «верлане» получается «кеф», а «публичный», «pourri» — «ripoux». А в безжалостной действительности никак не проходит года, чтобы разэтакий вот «кеф рипу» мало-: неграмотный пристрелил черного подростка, кой не вовремя куда-ведь побежал.

Дальше — ни к чему без- ведущие разбирательства в прессе и Национальном Собрании, демонстрации «SOS Rasisme» и единаче большее количество граффити по мнению поводу «Франции для французов».

Взаимозамкнутый круг. И наш «люберецкий видоизменение» по сравнению с этим опять-таки достаточно мягок.

Великое исламское воспроизведение «Иншаллах» для арабов кайфовый Франции оборачивается почему-ведь жизнью на обочине. Приблизительно живет почти каждый десятый — а численность врачей, адвокатов, политиков, литераторов, философов этой пропорции безграмотный соответствует. Каждый десятый — а арабские подростки в самом лучшем случае умеют кое-чисто говорить на уличном арабском «языке касбы» и подражают лос-анджелесским рэперам, угоду кому) чего штудируют толковый азбуковник французского языка «Le Robert»: «с те много слов». Впору вспомять Камю.

Добавить еще целесообразно, что смуглая курчавая большое количество совсем неоднородна между внешне. Есть мягкие, ласковые и довольные жизнью туниссцы: опять-таки бы, Тунис — единственная спокойная и коренным образом демократическая страна Магриба. Снедать мрачноватые алжирцы: еще бы, сия страна, самая европеизированная в регионе, всё-таки глубже вползает в фанатическую благоговейно-политическую разборку. Есть марокканцы, чтящие короля и с презрением поглядывающие получи и распишись разболтанных соседей. Кроме того, имеются «харки», арабы, воевавшие в Алжире для стороне французов, ненавидимые соотечественниками и давно сих пор необлагодетельствованные французским гражданством. В конце концов, есть выходцы из Ливана, сторонящиеся магрибцев. В основном, сие члены хороших и обеспеченных семей изо благодатной долины Бекаа, бросившие домашние виллы, оливковые рощи и виноградники. Угоду кому) этих утонченных кардиологов и сотрудников больших агентств «Public Relations», придерживающихся, к тому но, в основном, несторианского христианства иначе католичества, несовершеннолетние хулиганы с Обервилье и лавочники из Барбеса соотечественниками безлюдный (=малолюдный) являются.

Есть еще упертые имамы и неграмотные «мусульманин» в бурнусах и белых шапочках-«шешах», убеждающие родственников, какими судьбами женщины должны закрывать оригинальность, а мужчины избегать общения с «неверными». Очищать рыжеволосые и голубоглазые берберы,котрорых общеарабский мир за отдельную нацию далеко не признает. Есть молодые раздолбаи, со своим арабским колоритом культивирующие есенинскую «чернуху»: вперекор запретам пьющие алкоголь, уважающие (по части-своему) женский пол и сочиняющие полублатные, полу-жребий-н-ролльные песни в стиле «rai», вещь вроде смеси музыки группы «Бархан» и честного чикагского блюза, замешанной получай ориентальных страданиях.

Уже десяток лет назад Жак Нувель, моднейший и величайший архитектор Франции, построил исполинское мастерская «Института Арабского мира», спонсируемого всеми нефте-эмирами. Нежели занимается это заведение, отметить трудно. Заявленное в программе «тенденция к интеграции разных культур», сверх того устройства помпезных выставок и велеречивых конференций, не заманить кого куда и калачом не проявляется. А Ив Лакост, аспидски известный политолог, с основанием заявил: «Будущность французского общества зависит ото того, за кого выйдут замуж «beurettes». Разве что за французов — есть нужный момент интеграции арабов. Если вслед своих же соплеменников — область обречена на жизнь с агрессивным и замкнутым организмом среди себя».

Не имея определенного опыта, малограмотный всегда легко отличить ото араба магрибского еврея. Часом-то в Тунисе, Марокко, Алжире были огромные общины местных евреев-сефардов. Жили они борт о бок с арабами и французами-«колонами», говорили по части-арабски и по-французски, только-только-чуть на иврите. В 50 — 60-е годы едва все они уехали — кто именно в Израиль, кто в «метрополию». К моменту их появления европейские евреи-ашкенази в подавляющем большинстве поуже совершенно офранцузились — за исключением тонкий и замкнутой группы хасидов-любавичей, занятых торговлей ювелирными изделиями. Магрибские сефарды заместили внешне вакантную группу в мелком портновском и кожевенном бизнесе, идеже раньше трудились евреи изо Восточной Европы. Квартал «SentiПr» — двигатель одежной индустрии Франции, поле, где иногда за годок делались фантастические карьеры, идеже в подпольных мастерских трудятся иммигранты-нелегалы и идеже текстиль нередко служит только-тол прикрытием для торговли наркотиками, проституции и игорного бизнеса, стал их царством. Магрибский «joupin» (бранное прозвание еврея), сумевший быстро обзавестись состояние, — персонаж как собака красочный. Он обожает передать, что достиг успеха, что-то он — «quelqХun». На этом месте он вполне даст фору нашим кавказцам. Вследствие этому, он — любимый гесер таких анекдотов: «Симон спрашивает жену: «Твоя милость видела новый «Порше» Натана?» — «Пусть будет так, наш, по-моему, скорее». Через год он говорит:»Твоя милость видела новый дом Натана в Нейи?» — «Ну да, милый, наш новый кибитка лучше». Через полгода возлюбленный говорит: «Ты видела новую любовницу Натана?» — «Безусловно, Симон, но наша наяву лучше».

Разумеется, не по всем статьям магрибским евреям удается расцвести. Многие продолжают работать держи заводах или в строительной промышленности. Они бог семейственны, поддерживают родственные блат и любят селиться вместе. Водан из таких островков — городишко Сарсель, три шага от Парижа. Построен симпатия был в 70-е годы и экзогенно очень смахивает на наши новостройки, не менее почище и поухоженнее. Почему-в таком случае половиной его населения оказались выходцы с Туниса. Из окон на этом месте пахнет восточными пряностями, нате балконах проветриваются ковры, в гриль-кафе играет экзотическая музыка. Близ этом его трудно затронуть гетто, в его воздухе невыгодный чувствуется тоски и обреченности арабских поселков.

Юдофобство во Франции не ужас агрессивен. Но услышать обычное «у них до сего времени схвачено…» можно предостаточно часто. И вправду — община магрибских евреев дает упражнения сплоченности и стремительных карьер. Такие знаменитые текстильные империи, не хуже кого «Naf-Naf», «Chevignon», «Bensimon», были созданы вслед за пару лет мальчишками, начинавшими с мелкооптовой торговли кожаными куртками и свитерами получай «блошином рынке». Пресловутая «The French connection», одна изо самых мощных наркомафий решетка, в большой степени контролировалась магрибцами. Хотя эта община дает прообраз и стремительной интеграции: не порывая с традициями, черепа стремятся дать детям превосходное строительство, проложить им путь в жизни. (дитя мелких торговцев и портных становятся известными адвокатами, врачами, журналистами, музыкантами.

У нас бытует пословица «не бывает еврея-дворника». Французы слышно «не бывает армянина-консьержа». Армян в Париже не в такой степени. Ant. более, чем в Лос-Анджелесе и Ереване. Же не заметить их не мочь. Армянские лавочки с пряным суджуком, бастурмой и листьями для того долмы. Армянские антикварные магазины. Армяне писатели и музыканты — Артюр Адамов, Анри Труайя, Анри Верней, Шарль Азнавур… Множество. Ant. меньшинство французских армян — выходцы изо Турции и бежали во Францию впоследствии армянских погромов. Пришлось им спервоначалу очень несладко. Если русские эмигранты были известны сиречь таксисты, то армяне прославились в качестве кого строительные рабочие — они во всяком случае исстари были знамениты в этом деле. Да ну? а потом уже у всех житьё-бытьё складывалась по-разному. Заурядно внук армянского беженца еще не говорит на языке, а сохраняет принадлежность к армяно-григорианской церкви (аж если он неверующий), мечтает обернуться посмотреть на Арарат и обожает указывать знаменитых армян Франции. С него вы узнаете, чисто писатель Эдмон Ростан был внуком наполеоновского «мамлюка» Рустама, ни на каплю не турка, а армянина, а Мюрат, маршал Франции и император Неаполитанский, и сам был карабахским армянином.

Не раз можно услышать: «Париж на волос) почернел». Что же, нечего сказать, лет 50 назад, наверно, африканцы на этом месте еще были редкостью и либо служили в зуавских полках, либо танцевали в мюзик-холлах. Данный) момент они — везде. В Париже трескать (за (в) обе щеки) улицы — опять же, поблизости от Барбеса — где в овощных лавках торгуют коренным образом неведомыми плодами, в одежных магазинах — ярчайшими платьями и «бубу», а в парикмахерских занимаются тем, который выпрямляют закрученные мелкой штопором волосы или наоборот, свивают их в сотни замысловатых косичек. (человеческое здесь говорят с певучим грудным произношением, едят свою особенную пищу и придерживаются обычаев и культов, что совершенно непонятных для европейца.

Африканцы отличаются с французов куда больше, нежели арабы. И привлекают к себе кроме большее внимание ксенофобов. С арабом паки (и паки) понятно: жулик, бездельник. А африканец — вообще говоря неясно, что у него в голове. Дьявол и по-французски-то говорит с трудом-еле. Одно слово — «tronc» — «чурка».

Так «африканцев вообще» не иногда. Это — выходцы из разных стран, принадлежащие к разным народностям и племенам, говорящие держи сотне языков, исповедающие магометанство, христианство в разных видах, язычники. Сие и люди, превосходно образованные, и тетя, кто не может вывести свое имя. Однажды я видел получи и распишись почте, как пожилой африканец, обволоченный в рабочий комбинезон, отправлял имущий перевод на родину — в графе с целью подписи он долго и усидчиво выводил какой-то мудреный геральдический знак. Самое замечательное, что-что почтовый служащий преспокойно принял текущий документ. В другой раз я видел в подземная (трасса человека, только что, видимо, прибывшего в (столица: в руке у него был фибровый чемоданчик с железными уголками, облачен некто был в кримпленовый костюм с широчайшими лацканами и клешеными брюками, возьми плечи же была наброшена роскошная леопардовая руно. Это явно был который-нибудь-то важный африканский дестур или царек — только персоны такого значения имеют откуп носить шкуру леопарда.

Угоду кому) французских властей африканцы двадцать (десять становятся источником трудноразрешимых проблем. Подобно ((тому) как) разобраться в степенях родства у людей, ради которых все члены клана — родственники, и, согласно, претендуют на право въезда изумительный Францию «для воссоединения семьи»? Который делать, если для африканцев, принадлежащих к определенному племени, высочайшим авторитетом является ни на полушку не государственный чиновник неужели полицейский, а старейшина, вождь, тот или другой при этом может оказываться мусорщиком? Что делать с полигамией? По образу, наконец, относиться к бытующему у некоторых народностей обычаю эксцизии (вырезанию клитора у девушек)? Благодаря этому они не могут сего делать, если арабам и евреям исполнять обрезание разрешается?

В отличие через американских черных, французские африканцы — особенно в первом поколении — чувствуют себя приезжими. Иссиня-черный расизм почти не существует. Хотя не рекомендуется называть африканца «nПgre» — сие слово бранное. И молодой действующих лиц, родившийся на земле Франции и проживший в этом месте большую часть своей жизни, целиком и полностью может вам за сие попортить физиономию. Гворить нужно «noir», «черный». Холостежь же предпочитает называть себя «блэк» — другими словами, на «верлане», «кеби».

Невзирая на пресловутый рационализм, французы больно склонны к всевозможному колдовству и суевериям. «Черные» с успехом удовлетворяют их требования. Для многих из них традиционные обряды и верования священны. Хотя за деньги они с удовольствием морочат головы коренным французам. В Париже обитают тысячи африканских колдунов и прорицателей, в газетах, в рубриках объявлений рекламы «gri-gri» состязаются по мнению обилию с рекламой более материальных и обычных услуг. «Марабуты», афро-мусульманские чародеи, советуют, нате какую лошадь поставить в тотализаторе, привораживают неверных супругов, лечат ото СПИДа. Колдуны из тропической Африки тычут гвозди в ритуальных куколок и химичат со снадобьями, в которые входят сушеные жабы и кудер самоубийцы.

Как бы ни шипели французские националисты получай «чурок», страна уж ни под каким видом не обойдется без мусорщиков, строительных рабочих и шоферов с Черного Континента. Что и без африканцев, занятых в области моды, телешоу-бизнеса и музыки. Куда бы симпатия делась без черных красоток, рекламирующих шедевры haute couture? Статочное ли дело удалось бы продавать большое число пластинок без музыкантов на манер Юсуфа Ндуру или Секу Туре (таковой великолепный певец является, к тому но, настоящим «гриотом», то лакомиться жрецом-сказителем, почитаемым своими компатриотами с Мали как высший престиж и мудрец)?

Отдельная категория — черные с Антильских островов, Гваделупы и Мартиники. Их, в сущности, и не мочь отнести к не-французам; сильнее того, себя они то и дело чувствуют большими французами, нежели жители Парижа в пятом поколении. Острова пользуются статусом «заморских департаментов», в таком случае есть перелететь Атлантику в официальном смысле в таком случае же самое, что перейти «Периферийный бульвар» (парижскую МКАД) и оказаться, к примеру, в департаменте «Сена — Сен-Дени». Возьми выборах антильцы довольно частенько голосуют за правых политиков. Как среди них иногда встречается «вороной расизм»: бывает, что антильскую девушку родственники осуждают вслед то, что она встречается с белым парнем. Сравнительно африканских черных антильцы, иногда, говорят: «Они же дикари, им ввек не стать настоящими французами». Присутствие этом между собой они общаются бери креольском языке, почти непонятном чтобы французов. У них своя, баснословно специфическая (и вкусная) кухня и своя симфоджаз, «зук».

А теперь обратимся к выходцам с Дальнего Востока, самым экзотическим и загадочным «нацменам» Франции. Две парижских «чайна-тауна», понятно, по размеру нельзя сличить с нью-йоркскими «китай-городами». Тем без- менее, это совершенно своебычливый мир.

Один осколок «Поднебесной» находится в районе Place dХItalie и, маловыгодный зная об этом, его ни за что можно не заметить. Возлюбленный скрыт в задних дворах и огромных подземных пространствах квартала, застроенного многоэтажками в конце 70-х — начале 80-х годов. Сие сотни лавок, супермаркетов, ресторанов, магазинчиков, конфуцианских и буддийских молелен. Второстепенный, меньший по объему, а более заметный, приютился получи склонах Бютт де Шомон, в районе Бельвилль, идеже Дальний Восток сосуществует с Магрибом. Вне них, в пригороде Парижа Марн-ля-Валле переводу нет огромный торгово-общественный таламус «Chinagora», а в самом центре, один шаг от Бобура, в узеньких улочках Марэ (Болота), которые были спервоначалу заселены парижской шпаной (как здесь находится печально знаменитая «переулок Добродетелей»), потом мелкими арабскими и еврейскими торговцами, спрятался игрушечный чайна-таун, заселенный представителями южнокитайской национальности «вэй». Они объединение каким-то причинам держатся бог замкнуто и с другими китайцами мало-: неграмотный общаются. Китайские рестораны и магазины рассеяны объединение всему Парижу.

Известно, фигли для китайцев все «длинноносые» европейцы нате одно лицо. Французу а трудно отличить одного китайца через другого. И от вьетнамца, корейца, лаосца, кхмера. Ни одна душа во Франции не может согласно правилам сказать, сколько китайцев в действительности живет в стране. В эту пору в полицию стараются рекрутировать французов азиатского происхождения — им до настоящего времени-таки легче разобраться, является ли мьсе Лао тем, вслед за кого себя выдает.

Серия лет назад по Парижу пополз адов слух: нельзя ходить в китайские рестораны, позже могут накормить «чоп сюэй» изо человеческого мяса. Слух таковой распустил один ушлый хроникер, высказав следующее предположение. Акты гражданского состояния показывают, почто у китайцев, проживающих во Франции, по существу нет смертности. У всех других народов — унич, а китайцы живут вечно. Во всех отношениях было, естественно, понятно, ровно умирают китайцы, как и постоянно прочие, просто на документы «выбывшего» в преимущественный мир китайца приезжает текущий нелегальный иммигрант. Вопрос: гораздо деваются трупы? Журналист предложил азбучная истина ответ.

Вообще все, как связано с китайцами и другими азиатами, покрыто тайной и наслоением нелепых слухов. Ходят рассказы о подвигах «триад», о подпольных игорных домах с миллиоными ставками, о фантастических суммах, циркулирующих в темный экономике, контролируемой китайцами. Известны «короли» китайской мафии, только никаких улик против них далеко не имеется. Китайцы на вопросы журналистов о мафии лучезарно улыбаются: «Автор этих строк же не итальянцы!»

Китайцам присущ только что не религиозный культ успеха и сокровища. Их трудоспособность вошла в поговорку. Текстильно-одежная ручное производство — одна из основ французской экономики. И симпатия потихоньку переходит в руки китайцев. Уж упомянутый «Сантье» перестает находиться вотчиной евреев, которые сложили кастет перед «муравьями». На легальных, полулегальных и просто-напросто подпольных швейных фабриках китайские рабочие руки трудятся по 12 — 14 часов в октиди. Они стараются пить чисто можно меньше воды, (для того реже отрываться от аппаратура. Они ограничивают себя вот всем, лишь бы сконцентрировать капитал. Но уж делать что они устраивают праздник — небесный купол ходят ходуном. Однажды ми повезло: я наблюдал китайскую свадьбу в знаменитом бельвилльском ресторане «Нюнювиль». Регулы плясали на столах, пели, кидали пачки денег для поднос новобрачных, дрались и мирились.

К азиатам французы относятся с опаской. Накануне сих пор сказывается недолеченный «индокитайский паркинсонизм». Но с восхищением наблюдают, наравне быстро азиаты, решившие иссякнуть из тени, интегрируются кайфовый французское общество. Как, безлюдный (=малолюдный) теряя корней, приобретают качества, любезные галльскому сердцу — стержень, умение жить, тонкость обращения. Последняя жинка последнего французского национального героя Сержа Гинзбурга, Бамбу, полу-вьетнамка, полу-тевтонка (с обеих сторон голубых кровей) в соответствии с популярности среди читателей бульварных газет неважный (=маловажный) уступает Стефании Монакской и Катрин Денев.

И не принимая во внимание китайской кухни француз свыше обойтись не может. Невзирая на опасность съесть китайского дедушку. Большая) часть французов уже научилось упираться с палочками, а многие понимают разницу среди кухней Кантона, «мандаринской», пекинской кухней и кулинарными традициями Индокитая.

В Париже перевода нет небольшая, но заметная японская братство, состоящая в основном из банковских служащих и работников страховых компаний, занятая скупкой общем французского добра, какое удается скупить. А и небольшое количество студентов и художественной богемы. И такие культовые фигуры французской цивилизации, сиречь Кэнзо, Иссе Мияке и основатели фирмы «Comme les garsons».

К японцам французы питают едва суеверный ужас: они боятся, какими судьбами «жапы» скупят весь (столица, а что будут с ним выделывать — неизвестно. Но радуются, кое-когда эти «странные насекомые», (то) есть выразилась премьер-министр Франции Эдит Крессон, оптимистически тратят свои немеренные йены держи произведения французского гения, почитай платков «Эрмес».

Сами японцы, вне офранцузившихся постоянных жителей страны, привычно неважно изъясняются по-французски, (съестные) припасы покупают в немногочисленных дорогих японских магазинах, обедают в дорогих японских ресторанах сверху улице Сент-Анн, под но Оперы, там, где находится большая) часть офисов японских компаний.